Как бы ни хотелось считать врача древности ученым, доказательств этому немного. Гиппократовская школа производит впечатление объемной традиции, касавшейся многих естественно-научных вопросов, но врач того времени ученым не был. Хотя, разумеется, в гиппократовской медицине есть признаки научного метода работы с данными: например, развернутые инструкции по осмотру тела пациента.
Вместе с этим врач гиппократовской школы не был настолько амбициозен, чтобы стремиться повлиять на биологические процессы, лежащие в основе болезни. Процессы были доступно схематизированы в контексте гуморальной теории. Болезни, как учила теория, происходят из-за дисбаланса основных жидкостей и элементов в организме. Теория неплохо описывала, как определенный вид дисбаланса приводит к той или иной патологии. Но в традиции Гиппократа считалось, что только природа может восстановить баланс. Терапевтические вторжения в организм извне мало что могут изменить всерьез.
Поэтому идеальный ученик Гиппократа не занимался ни медициной в современном смысле этого слова, ни научными исследованиями. Он систематизировал данные, наблюдая за природой, в частности за тем, как протекает болезнь. Цель наблюдения — составление прогноза, и в этом смысле будет справедливо отнести данное направление античной медицины если не к прототипически научной медицине, то, по крайней мере, к практике, имеющей важные признаки науки.
Авторам «Corpus Hippocraticum» приходилось конкурировать не только с врачами других школ, но и с бесчисленными целителями и колдунами, которые, в отличие от наших дней, не были отделены от ортодоксальной медицины разностью статуса и престижа. Прогноз врача взвешивался на одних весах с прогнозом гадателя на птичьих внутренностях. Врачу нужно было одновременно решить две сложно совместимые задачи: дать насколько возможно точный прогноз и сделать так, чтобы его прогноз не спугнул пациента. На рынке пророчеств о будущем врач должен предложить потенциальному клиенту самый качественный товар. В этом проявляется медицинский профессионализм: в умении рассказать о прошлом и настоящем, а также предсказать будущее. Именно с этого Гиппократ начинает трактат «Прогностика»: вылечить всех невозможно, но можно научиться разбираться в природе страданий, чтобы «предузнавать и предсказывать», кто умрет, а кто останется в живых.
Древнего врача допустимо представить как предсказателя, стоящего в ряду других предсказателей. Его главное отличие от гадателей и мистических визионеров в том, что он строит свои предсказания на основе теории, близкой в каких-то аспектах к современной научной парадигме познания мира. Практика врачей и немедицинских прорицателей могла быть схожей. Жрецы практиковали кровопускание — центральную медицинскую процедуру, сохранявшую актуальность вплоть до XIX в., а врачи, в свою очередь, могли задействовать амулеты и заклинания.
Прогноз — это не только составление предсказания, но и его оглашение, сообщение заинтересованным лицам. На этом этапе принципиальную важность получало риторическое искусство врача. Это было еще одно качество, необходимое профессионалу, работавшему в культуре, где ценилась искусство красноречия. Понятно, почему при выборе главного врача городской совет греческого полиса, помимо медицинской компетенции, оценивал риторические таланты кандидата.
Векторы научного развития медицинской профессии были направлены в сторону риторики, т. е. систематического составления прогноза, или в сторону философии, потому что именно там, в сфере фундаментального знания о природе, была сконструирована гуморальная теория, многие века объяснявшая практически все, с чем сталкивались медики. В собственно клинической медицине врач менее всего походил на ученого: скорее, он выполнял функции мастера по починке отдельных частей тела.
Так получилось, что в историографии медицины произошло смещение оптики. Из-за наличия в мировой летописи медицины великих людей, совмещавших в своей деятельности врачебную практику, философию и изучение естественных наук, возник отчасти мифологический образ медика, продвигающего вместе с медицинской наукой всю науку о природе целиком.
Интеллектуалов, вовлеченных в медицинскую тему, можно без труда найти в залах славы Запада и Востока. Центральным персонажем в историографии древней медицины стал Гиппократ, которого в эпоху Просвещения короновали как основателя научной медицины. Научность его школы можно сопоставить с теми стандартами научности, которые принципиально важны для современной медицины. Совпадает немногое, но в числе сходств есть важный, концептуальный момент. Медики гиппократовской школы не просто практиковали известные в то время процедуры, выполняя, по сути дела, работу ремесленников, чинящих телесную оболочку пациента. Гиппократовская медицина держалась за философию, т. е. в данном контексте, за фундаментальную науку в том виде, в каком она тогда существовала. Теоретическая глубина в древней медицине вряд ли гарантировала значимый практический эффект. Научность была символом связи медицинской практики с определенной системой представлений о мире.
Современная наука имеет мало общего с той системой. Основательность методологии в наши дни зависит не от привязанности к всеобъемлющей философии природы наподобие той, что признавалась интеллектуалам древности. Современная медицина двигается от междисциплинарной систематики к универсальной медицинской антропологии, требующей от медика такого разнообразия компетенций, которое не мог вообразить медик времен Гиппократа и Галена.
Расширение пространства академической медицины вывело медицинские исследования на новый уровень. Характерный пример — история биологии XX в. Еще в 1950-х гг. никто не осознавал, насколько тесной будет связь биологии с молекулярной генетикой. По-настоящему значительные шаги вперед были сделаны в тех Университетах, где разные направления биологических исследований (эмбриология, физиология, биохимия, биофизика) усиливались приглашением физиков и химиков.
Принципу междисциплинарности в академической науке можно найти аналогию в клинической медицине. Врач в той степени, в которой он хочет практиковать научно обоснованную медицину, обязан выходить за тематические рамки своей специализации, по крайней мере, следить за постоянным обновлением коллекции мировых знаний.
Функционал современного врача ближе, чем в древности, к набору активностей, типичных для ученого. Собственно исследовательский метод в старой медицине был весьма ограничен. Что касается действительной связи клинической медицины с научной сферой, то здесь можно вспомнить борьбу великих физиологов XIX в. за то, чтобы врачи в конце концов признали важность физиологической науки. Французский физиолог Клод Бернар (1813–1878) постоянно сталкивался с практикующими медиками, убежденными в бесполезности физиологии. Немецкий ученый Рудольф Вирхов (1821–1902) на каждом шагу встречался с врачами, уверенными в том, что их компетенция никоим образом не улучшится благодаря изучению патологической физиологии.
В наши дни практическая медицина приобретает очертания полновесного научного предприятия, каким бы мизерным ни был его масштаб. Даже единичный клинический случай обогащает набор данных для последующего анализа и подготовки исследования для публикации. Беспрецедентно широкая сеть обмена информацией помогает включить локальные исследовательские проекты в глобальный процесс строительства нового знания о человеке.
Ни один врач древности, при всей уникальности его положения в культуре своего времени, не обладал ресурсами, доступными любому студенту-медику современности. С другой стороны, мало кто из врачей времен Гиппократа или Цельса нуждался в таком способе профессионального самосовершенствования, как сочинение научных работ. У относительной немногочисленности авторов великих медицинских трактатов есть множество объяснений, и, наверное, одним из них является практическая бесполезность написания чего-либо подобного с точки зрения самого врача. Точно так же как в профессиональной среде землекопов, каменщиков или плотников, не часто возникала потребность в профессиональной рефлексии или систематизации собственных знаний в виде книг.
Современный врач (в гораздо большей степени, чем современный землекоп или плотник) нуждается в письменном оформлении собственных знаний и опыта. Кабинетное творчество уже давно не является признаком оторванной от жизни академической, абстрактной науки, которую врачи времен Бернара и Вирхова противопоставляли боевому опыту лечащего врача. Структурирование знаний на бумаге помогает структурировать знания в голове. У разрыва теории и практики в медицине до сих пор сохраняются организационные основания, не все из которых устранимы в обозримом будущем. Но, хотя бы в формате идеалистической мечты, мы можем представить систему, в которой практикующий врач, не отрываясь от своей главной цели — помощи пациентам, всегда остается вовлеченным в научный поиск, всегда действует, неразрывно совмещая две роли — врача и ученого.
Роль ученого — не для небожителей и старцев. Мы живем в такое время, когда вход в науку свободен от барьеров архаичных условностей. Каждый может взяться за организацию команды специалистов не только интрамедицинских специальностей, но и смежных с медициной отраслей. Мы приглашаем вас развить ученого в себе. Ваше желание может быть подкреплено знаниями и реальным опытом успешно реализовавшихся ученых из Европы на уникальном курсе MedAcademic.
